Статьи: От Арнольда до Михал Иваныча Пуговкина

От Арнольда до Михал Иваныча Пуговкина

Нынешний телеведущий программы "НТВ+" Игорь Петрухин - автор наш предавний. Еще в 60-е годы он, первый чемпион страны по культуризму, ездил по югам и северам, пропагандируя гимнастику вместе с журналистами "Спортивной жизни России". Потом стал известным цирковым артистом (номер "Медвежья баня" вообще имел потрясающий успех). И сейчас забот уйма, но Игорь подставляет нам плечо в работе над разделом "Атлет", как бы возвращаясь в свои свежие лета. В минуты отдохновения он рассказывает и о цирковой среде, и о недавних событиях, но уже в мире международного культуризма, где Петрухин стал своим человеком. Разумеется, обернулось это тем, что мы записали беседы и теперь выносим их на суд читателей.

С эпизодов, так сказать, спортивных начну, значит - с Арнольда Шварценеггера. Впервые я его разглядел, когда вместе с Владимиром Дубининым, президентом российского культуризма, привезли в ньюйоркский отель бюст Ельцина. К слову сказать, дома у Арнольда довольно большой музей. До этого Дубинин уже дарил ему бюсты Ленина, Сталина, Горбачева, теперь вот и Бориса Николаевича. Бюст этот был упакован в большой ящик из карельской березы, все бы хорошо, но в двери "Хилтона" наш груз никак не проходил, решили ящик разобрать. Так и доставили Арнольду. Он поглядел-поглядел и сказал: "Я Ельцина не повезу в музей - в кабинете поставлю". Поблагодарил, конечно - наше преподношение очень ему понравилось.

А когда мы вниз спустились, от карельской березы и щепки не осталось: выходит, и в Америке, что плохо лежит, долго на месте не остается. Были и другие встречи, и какое-то впечатление об Арнольде у меня сложилось. Личность, конечно, фигура со своеобразным магнетизмом. В одежде демократичен, только в особо торжественных случаях облачается в смокинг. Как-то шутливо мне: дескать, смотри, Игорь, телекамера у тебя о'кей, костюм шикарный, а что я - в рубашке и джинсах. Я покивал, поулыбался, но про себя прикинул, что одна его рубашонка, поди, моей камеры в придачу с костюмом стоит. Встречи с ним были и на самых престижных турнирах. Еще я увидал идолов мирового культуризма как бы в домашней обстановке. Однажды иду по коридору "Хилтона" и вижу Пола Диллета, за ним портье тащит воз его чемоданов, и вид у мальчишки виноватый: Пол чертыхается, вовсю костерит отель, поскольку в нем разрешают курить. Позже я узнал, что табачный дым может довести этого громадного человека до нервного срыва. Свое здоровье Диллет просто лелеет.

У канадца Грэга Ковача габариты вовсе невероятные, тут словно ожившая гора надвигается. Это какое-то пиршество мышечной массы, бицепс его в две моих головы. Есть еще Майкл Матараццо по прозвищу "Бостонский бегемот", с которым я поплавал в бассейне. Наипервейший Дон Жуан, не помню и минуты, чтобы на нем не висли красотки. И очень богатый человек. В мировом рейтинге он в первую дюжину входит, не более. Но обаяние у него, артистизм - потрясающие, поэтому нарасхват и на телевидении, и в солидных рекламных агентствах, даже в кино. Особый разговор о Линде Мюррей, о ее великом и драматичном состязании с Ким Чижевски. Я всегда восхищался "Черной пантерой", ее сильным характером и одновременно женским обаянием, красотой тела. Впервые я с ней внятно поговорил после турнира в Лос-Анджелесе, когда организаторы устроили банкет на теплоходе "Куин Мэри".

Вспомнили турнир в Тюмени, где Линда выступила, "Да, все интересно и необычно было, но и замерзла я страшно". Потом о предстоящем в Нью-Йорке турнире "Мисс Олимпия" заговорили, "Черная пантера" шесть раз его выигрывала и на сей раз собиралась в последний раз, чтобы побить достижение Кори Эверсон, своей знаменитой предшественницы. Я видел это состязание, за кулисами стоял и перед выходом Мюррей сказал ей, что заложу пальцы на счастье. Не помогло, Чижевски выиграла. Зал ревел от восторга, когда выходила "Черная пантера", великолепное она дала шоу. Но появлялась Ким, и энтузиазм затухал, это было нечто противоположное и слегка шокирующее: мощь, габариты, потрясающая проработка мышц. Эта линия вообще главенствует сейчас в мировом культуризме, поэтому арбитры и отдали предпочтение Ким. Лично мне их решение представляется сомнительным. В образе Ким Чижевски объемы и их формы достигли предела, дальше - тупик. Сама Ким не раз говорила, что она - исключение в женском культуризме. "Я в себя продукты, как в топку бросаю - все сгорает. Ну, и генетически я одарена редкостно". Она одна такая. К ее сложению никто не приближается. Да и в отдаленном будущем не приблизится. Больше скажу, в ней ощущается мужское начало. Но таковы уж на сегодня требования, и Ким им соответствует идеально.

Другие встречи... Наш вид спорта странным образом располагает к общению. В сущности, любой культурист как бы зациклен на себе, на своих ощущениях, но вне зала возникает стремление к общению, да и советы нужны, ободрения со стороны. Именно так у меня вышло с Василием Ливановым, замечательным нашим артистом. Тренировались мы тогда в Лужниках, в "грелках", где зимой переодевались и грелись конькобежцы. В культуризме я тогда уже имел успехи и известность, так что для начинающего Ливанова был фигурой: вот и разговорились, с тех пор и ходим друзьями. Через него я единственных раз увидел Высоцкого, в тогдашнем Ленинграде, где я гастролировал с цирком, а Ливанов снимался в роли Шерлока Холмса.

Был там у Василия день рождения, и небольшой компанией отправились мы в ресторан, позже подошел и Высоцкий. Это было незадолго до его смерти, выглядел он очень плохо. Но пришел. Он очень нежно относился к Василию. И тут такая история, Есть у Васи премилая слабость: в легком подпитии он готов часами читать стихи, и читает замечательно. Вот и тут... А неподалеку сидело несколько кавказцев, им не понравилось. Вызвали они администраторшу, и явилась дама типичного такого совкового вида и манер: с "халой" на голове и визгливым голосом. Вася замолк, но ненадолго. И тогда к нашему столику подошли двое кавказцев и довольно бесцеремонно сделали замечание. И сразу мертвая тишина, я как-то не сразу сориентировался, и вдруг вижу лицо Высоцкого: он медленно повернулся к ним и пристально оглядел, и, знаете, стало страшно: этот немигающий, тяжелый взгляд, эти желваки на измученном, сером лице... Одним словом, те попятились, правильно все поняв, а потом прислали нам ящик шампанского и свои извинения. Хотя я не уверен, что они узнали Высоцкого, тут дело было в другом.

На почве культуризма я и с Вячеславом Гордеевым познакомился, и опять же на гастролях, но теперь уже в Туле. Было это в году 73-м, тогда Слава еще был женат на Надежде Павловой, и по сценической линии тогда у них все складывалось непросто. Тут надо знать нравы нашего балета, тут, знаете ли, самого Яго размазали бы профессиональные интриганы. "Советский артист счастлив, когда ему дают звание. Но особенно он счастлив, когда звание не дают другим". Одним словом, и Надя, и Гордеев в свое лихолетье больше на клубных сценах выступали, хотя были безумно талантливы и имели популярность. А обратился ко мне Слава по поводу роли Спартака. Сказал, что Красс в исполнении Лиепы физически выглядит внушительнее, и это плохо, потому что Спартак был умелым и грозным воином, а значит - атлетом. Составил я для него комплексы. Поначалу Гордеев со мной и в зал ходил, потом стал один подкачиваться, поскольку разобрался, и дело пошло. Слава вообще человек невероятно целеустремленный и волевой, истинный лидер и великий жизнелюб. Всегда окружен красивыми девушками, всегда первый в любой компании.

Цыганская жизнь артиста свела меня и с Олегом Поповым, выдающимся нашим клоуном - в Краснодаре, куда я приехал с медведями. Надо было пораньше их покормить, и в цирк я поспешил часам к семи, где и увидел круглолицего человека, занятого сваркой. Узнать Попова я тогда не узнал, но позднее имел немало случаев убедиться, что это умелец от бога, все своими руками Олег Константинович делает, и все идеально. Спустя какое-то время наш цирк отправился на гастроли в США, и это было величайшим событием для советского артиста. Слово "заработать" в инстанциях, которые напутствовали нас, тогда не произносили, говоря не без лукавства о "поощрении актерской состоятельности". Хотя, на самом-то деле, ехали мы именно зарабатывать, что всякий раз напоминало мне некий безжалостный ратный поход за богатой поживой. Перли с собой сухую колбасу, чемоданы консервов, суповые пакеты, чтобы на сэкономленные деньги отовариваться в тамошних магазинах. Впрочем, что тут много говорить, всем "выездным" эти вояжи знакомы и еще памятны. Но при всем этом уровень советского цирка, популярность его были высочайшими, и гастроли наши стали большим событием для американцев, не забывала нас и пресса, и вот какой случай мне вспомнился - на одном приеме в нашу честь.

Сижу я со своим помощником, и подходит к нам ньюйоркская тележурналистка. Говорит - вы такие здоровые ребята, наверное, что-то особенное в России едите. Был я тогда насколько силен и молод, настолько и слаб головой. Вот и брякнул: мол, да, мы устрицы штабелями лопаем - это мы-то, да еще тогда! На беду нашу, мимо как раз шел официант с этими неведомыми для наших желудков устрицами на огромном подносе, теледамочка сразу поняла, что я сморозил глупость, и ехидно так попросила халдея загрузить наши тарелки этими деликатесами. Сама же -рядышком, да еще с камерой. А как к ним подступиться, чем брать и поливать? Конфуз страшенный. Тут и подсел к нам Попов, в мгновение оценивший ситуацию. И говорит официанту: дескать, кто же устрицы без пивка кушает, принеси-ка, голубчик, голландского али немецкого. При этом надо знать Олега Константиновича, человека истинно русского, а значит, и глубоко естественного, и плевать он хотел на любые условности. Попов, знаете ли, и при королевских особах мог от души икнуть после трапезы, да и руки вытереть о скатерть, хотя, конечно, это только ему позволялось, "солнечному", величайшему клоуну. А уж что ему эта ядовитая с камерой... Вот и принялся он разделываться, как ему удобно, с этими окаянными устрицами, своими толстыми и ловкими пальцами, и уж теперь журналистке пришлось смутиться и удалиться. Сам же Олег Попов, покидая нас, шепнул, чего, мол, чудите, селедочку с картошечкой впредь заказывайте. "А где их тут взять?". "То-то, что и негде. И малости не понимают они в настоящей еде".

С ним я и в других городах и странах изрядно покуралесил. Всюду у него сумасшедшая популярность, не преувеличиваю. В Амстердаме был объявлен конкурс за право принимать и кормить Олега Попова, только лучшие из лучших удостоились этой чести. В немецких же городах было другое. Там непременно и первым делом Попова принимали мэры. А таких городов в ту нашу гастроль набралось 180, и теперь я предлагаю вообразить нагрузочку, какую мы выдержали. На эти приемы я всякий раз брал кобру, чтобы как-то разрядить натянутость таких встреч: как покажу, сразу ахи и охи, и в общем сразу теплеет обстановка. Чем-то мои старые и добрые знакомцы - Олег, Никулин, Пуговкин - похожи, может быть, глубокой русскостью, незлобивым озорством, сердечностью, хотя и самобытен каждый, сочен по-своему.

Душой Юрий Владимирович был огромен. У его директорского кабинета очередища ни свет, ни заря складывалась: кому телефон поставить, кому тещу в больницу получше пристроить, кому разрешение на гараж или грузовичок для переезда на новую квартиру... Как его хватало, и как он мучился, если не мог помочь? Святой был человек, не своей жил жизнью, хотя лишь иногда я догадывался, насколько устал он ото всей этой мирской суеты. Как-то в цирк на Цветном нагрянули в поту и пыли специальные службы с собаками и пожарные. "Бомба у вас, начинаем работать". Не нашли, но и уходить боязно, а вдруг! Двое пожарных, молодые, симпатичные ребята, робко так - в никулинский кабинет. "Что делать-то, Юрий Владимирович?". Он по телефону говорил, трубку зажал, и им: "Чай пить садитесь". Посидели, чайку с Никулиным попили. Он говорит: "Ну, ребята, вы еще раз уж лично для деда поищите". Ушли. Ничего не нашли! Я их потом в дверях слышу: дескать, с самим Никулиным чай пили, на всю жизнь запомним.

У Пуговкина, у Михаила Ивановича что-то от купечества есть. Деньжат и раньше не очень, но если в путь-дорогу, то обязательно в международном вагоне, если гостиница, то обязательно люксовый номер. Вспоминаю и эпизод, когда мы снимались в одном фильме: я играл циркового силача, а Пуговкин такого, знаете ли, охотнорядца в поддевке, и должен он был кувалдой разбивать на моей груди огромный камень. А подходящего не могли найти. Ассистент режиссера руками разводит, камень-то этот еще обработать следовало должным образом, иначе кости мои затрещали бы. Пуговкин и говорит: "Ладно уж, что вы без Михал Иваныча... Поехали, Игорь". И отправились мы куда-то на кладбище, вышли к нам каменотесы, ражие такие мужики, ну прямо от Мамина-Сибиряка. Увидали Пуговкина и обомлели, конечно. Старший говорит: "Все сделаем в лучшем виде и копейки не возьмем. Но уж и вы, Михал Иванович, окажите нам уважение". Н-да, оказали. Четыре дня на съемках не появлялись. Но и камень смастерили что надо, разбивать было жалко... Чуден душой русский человек, и я так думаю, что никогда его не научат ради денег жить, останется в нем другое понимание. Этим и закончу.

Игорь Петрухин и Арнольд Шварценеггер